Октябрь 1917 года подвел черту под разнообразной деятельностью Дмитрия Геннадьевича Бурылина. Дореволюционная общественность высоко оценила его труды на благо России и родного города. Две золотые медали для ношения на шее - на Станиславской и Владимирской ленте, серебряную медаль для ношения в петлице на Андреевской ленте, орден святой Анны 3-й степени и орден святого Станислава 2-й степени имел потомственный почетный гражданин Д. Г. Бурылин. Добавим к этому его признание в научных кругах. Он был членом Толстовского общества, его избрали действительным членом нумизматического общества, императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, общества астрономов, общества Возрождения Руси. За труды по сбору памятников русской старины и создание в Иваново-Вознесенске музея, за постоянное содействие Российскому историческому музею в 1912 году Дмитрий Геннадьевич был избран членом-соревнователем Российского исторического музея.
Но революция круто изменила его жизнь. Он постепенно теряет все, чего добился своим трудом, хотя в первые послереволюционные годы его авторитет в городе остается высоким. Так, Дмитрий Геннадьевич был членом комитета по учреждению Иваново-Вознесенского политехнического института, и в 1918 году «Товарищество мануфактур Д. Г. Бурылина» перечислило в фонд устройства обсерватории и метеорологической станции 50 тысяч рублей.
Но уже фабрикой руководит фабрично-заводской комитет, у которого владелец должен был испрашивать разрешения на производственные дела. В марте 1918 года фабзавком даже потребовал от Совета рабочих и солдатских депутатов Иваново-Вознесенска освобождения Д. Г. Бурылина от работы.
В 1919 году фабрику и музей национализировали. Мало того, описали личное имущество. Человек, столько сделавший для родного города, оказался без средств к существованию. Нельзя без боли читать прошение Дмитрия Геннадьевича и Анны Александровны в городской Совет: «Просим оставить нам необходимую мебель, по одной кровати, по одному стулу, по одному шкафу и комоду, диваны, а также необходимое...».
Но самой большой потерей для Дмитрия Геннадьевича был музей, который у него не только отобрали, но и отняли его имя: национализированный музей Д. Г. Бурылина переименован в Иваново-Вознесенский губернский музей. 6 июля 1919 года даже состоялось его торжественное открытие - и эта дата многие годы считалась днем рождения музейного дела в Ивановской области, хотя бурылинский музей существовал и был открыт для посетителей задолго до этого события.
Основателя музея (не без помощи М. В. Фрунзе) милостиво оставили в должности хранителя. Но жизнь его детища уже помимо создателя. Началась частичная реэкспозиция существовавших отделов. Всероссийская музейная коллегия направила в Иваново-Вознесенск профессора В. М. Викентьева для организации научной работы в музее. Намечено было изучить и подробно описать ценнейшие книги бурылинского собрания и часть из них выделить в библиотеку.
От старых друзей шли ободряющие письма, авторы которых хоть как-то пытались поддержать Дмитрия Геннадьевича. В июне 1920 года выражает желание приехать в Иваново-Вознесенск ученый секретарь Российского исторического музея И. А. Тарабарин, чтобы «поглядеть на Ваш славное детище и порадоваться с Вами за его преуспеие... Хочется верить, что Ваш музей будет большим светочем и рассадником знаний... Хотелось бы, чтобы Ваш музей мог наконец приступить к выполнению своих начинаний в безмятежии и спокойствии, а этого-то и недостает ему, всегда тревоги и тревоги и за настоящее, и за ближайшее 6yдущее. А сколько всего надумано!»
Увы! Не было безмятежия и спокойствия. А тревоги за настоящее и будущее становились все острее и острее. В 1919 году семью постигло большое горе - внезапно умерла молодая, красивая жена Ивана Дмитриевича Анна Николаевна Бурылина (Зубкова), оставив троих малолетних детей. Иван уехал в Москву, работал там инженером, а дети жили у деда. В 1921 году в Ельце умерла старшая дочь Александра, тоже оставив троих детей. Приходилось помогать Елене, подолгу лечившейся в Ялте. По семейным обстоятельствам у родителей жила и Милица Дмитриевна с двумя детьми. Другие дети обосновались в Москве. Младший сын Диодор, мечтавший поступить в Политехнический институт в родном юроде, вынужден был отказаться от этой мечты (как же, отец был фабрикантом!) и поступил простым рабочим на один из московских заводов.
Удары сыпались один за другим. Муниципализировали родовой дом Бурылиных, и Дмитрий Геннадьевич со своей большой семьей вынужден был жить в его полуподвальном помещении. Прошения Д. Г. Бурылина и ответы губисполкома дают полное представление, в каком положении оказался человек, столько сделавший для родного города.
3 октября 1923 года Дмитрий Геннадьевич пишет прошение в президиум губисполкома о возврате муниципализированного дома.
«Вскоре после Октябрьской революции родовой дом мой на углу Советской и Батуринской улиц г. Иваново-Вознесенска был постепенно изъят из моего и семьи моей пользования для надобности других лиц и учреждений. Сперва его частично заняли профессора вновь образованного Политехнического института под свои квартиры, а затем в него был перемещен Губнаробраз, находящийся в нем и сейчас, а в части дома продолжаю жить и я с семьею, а также помещаются товарищи Сулковский и Невский.
В настоящее время, как я узнал, поднимается вопрос о перемещении Губнаробраза с прочими при нем учреждениями в другой дом, и, таким образом, неизбежно поднимается вопрос о дальнейшей судьбе бывшего моего дома. Живя в последнем, я вижу, что он пришел в данное время в состояние, требующее неотложного и существенного ремонта, а именно в нем в нескольких местах протекает кровля, впоследствие чего местами прогнили накаты, необходима переделка печей...
Ввиду этих обстоятельств у меня возникла мысль просить губисполком обсудить вопрос о возможности предоставления этого дома в пожизненное хотя бы пользование меня и моей семьи, состоящей из жены, двоих сыновей, дочери и внучат...
Всю Долгую жизнь свою посвятил я собиранию и созданию в нашем городе культурно-исторического музея с библиотекой при нем, и я счастлив сознанием, что мои усилия в этом отношении увенчались существенным успехом. И что особенно дорого для меня - музейная работа моя заслужила признание широких слоев ивановских рабочих и многих представителей местной Советской власти. За это доброе отношение ко мне многих руководящих работников, местных губернских учреждений я бесконечно признателен: мне предоставлена должность хранителя основанного мною музея, сохранена часть комнат в бывшем моем доме, установлена хорошая ставка вознаграждения, а текущим летом даже дана была потная материальная возможность пройти курс грязелечения в Серноводске Самарской губернии, где я значительно подкрепил свои силы. Это доброе отношение ко мне дает мне смелость возбудить пред Губисполкомом настоящее ходатайство о предоставлении в мое пользование с семьею бывшего родового дома и надеяться на уважение этого ходатайства.
Я понимаю, конечно, что удовлетворение этой моей просьбы возможно только как исключение из общего правила о невозврате муниципализированных домов, но я постарался бы этот исключительный акт внимания ко мне оправдать и посвятить остаток своей жизни дальнейшему развитию Губернского музея, который при деятельной и сочувственной поддержке Советской власти превратился теперь в мощное культурно-просветительное учреждение не только в городе Иваново-Вознесенске, но и всей нашей губернии».
Ответ поступил через месяц: гражданину Бурылину Д. Г отказано в «возврате принадлежащего ему дома».
Хранитель музея в декабре снова обращается в губисполком:
«Этот ответ привел меня, с одной стороны, в крайне угнетенное состояние, а с другой в некоторое недоумение, так как я вовсе не осмеливался просить Губисполком о возврате дома, а только о временном до конца моей и жены моей жизни предоставлении в пожизненное пользование, причем дом этот все-таки считался бы принадлежащим городу Иваново-Вознесенску. Так как я думаю, что мою предыдущую просьбу Губисполком истолковал иначе, чем думал я, когда писал ее, решаюсь просить Президиум Губисполкома вторично пересмотреть это дело и найти возможным удовлетворить мою просьбу...
Дом пришел за годы революции в крайне запущенное состояние требующее неотложного ремонта... А у меня большая семья из детей и внуков, которых я разместил бы в этом доме, обязав помочь мне в приведении дома в пригодный для жилья вид, что дало бы и мне, старику, и моей жене возможность провести последние годы жизни в кругу близких родных...».
Пришло в губисполком ходатайство из Главного управления научных учреждений: «Учитывая, что т. Бурылин лично принял участие в создании научного музея значительными материальными средствами и долголетним упорным трудом, а также свое создание он передал Государству добровольно и со времен установления Советской власти он продолжает свой труд в качестве хранителя музея, Главнаука Наркомпроса просит Вашего мнения о возможности удовлетворения просьбы т. Бурылина».
Но ответ был неутешительным. Вот выписка из журнала заседания Президиума Иваново-Вознесенского губисполкома от 14 декабря 1923 года:
«20. Слушали: ходатайство хранителя музея Бурылина Д. Г. о предоставлении ему с семьей в пожизненное пользование дома, ныне освобожденного Губоно.
Постановили, в ходатайстве гражданина Бурылина Д. Г. отказать.
Выписка верна и препровождается в Губкомхоз, Главнаука и гражданину Бурылину».
В конце 1923 года Д. Г. Бурылина, совершенно больного, выгнали из родового дома. С этого времени он проживал со своей семьей в доме своего зятя А. К. Семенова на Воробьевской улице (дом не сохранился. На этом месте построено новое здание, которое занимает межшкольный учебно-производственный комбинат Фрунзенского района).
А тут еще на Дмитрия Геннадьевича обрушилась злостная клевета: кто-то донес, что главный хранитель якобы укрывает вещи, принадлежащие музею. 29 декабря 1923 года гу6ернским отделом ГПУ был произведен обыск в квартире Бурылина. Собственно, это была уже не квартира, а служебное помещение в полуподвале бывшего его особняка, из которого семью владельца выгнали. Но он продолжал здесь работать. Естественно, что в комнате находилась часть нумизматической коллекции, и Дмитрий Геннадьевич под научным руководством В. М. Викентьева проводил ее систематизацию.
Тем не менее, Д. Г. Бурылина обвинили в том, что он спрятал музейные вещи для своего личного использования В газете «Рабочий край» появились статьи, «разоблачающие» главного хранителя музея как «укрывателя» драгоценных экспонатов. Его упрекали в отсутствии учета музейных ценностей, в бессистемности собирания коллекции (забыв, что если бы он не собирал, то и музея бы не было), и даже про знаменитые часы написали, что они стоят зря, «занимая целую стену».
В 1924 году Д. Г. Бурылина отстранили от должности главного хранителя и запретили проводить какие-либо занятия в музее. Этот жестокий удар окончательно подорвал здоровье 72-летнего Дмитрия Геннадьевича, и 13 сентября 1924 года его не стало.
В газете «Рабочий край» 14 сентября 1924 года появилось извещение: «Дмитрий Геннадьевич Бурылин 13 сентября в 8 часов утра тихо скончался, о чем жена, брат, дети и внуки с прискорбием извещают. Вынос тела в понедельник, 15 сентября, и погребение на кладбище при единоверческой Благовещенской церкви».
И хотя официальные власти никак не откликнулись на смерть скромного хранителя музея, проводить его в последний путь пришло множество ивановцев, глубоко уважавших Дмитрия Геннадьевича за его добрые дела.
Но и после смерти Дмитрия Геннадьевича его память осквернялась отношением официальных властей к делу его жизни. Долгие годы были задрапирована мемориальная доска в вестибюле музея, которую музейные работники еще сумели сберечь. Несмотря на его завещание сохранить уникальные коллекции, началось разбазаривание ценнейших экспонатов. Многие предметы реализовывались через государственный фонд, а некоторые просто уничтожались. Такая участь постигла, например, бронзовые бюсты российских императоров Петра I, Александра I, Николая I, иконы, кресты из моржовой кости, серебряные оклады и другую церковную утварь.
В 20-е годы из Иваново-Вознесенского губернского музея в Эрмитаж передана уникальная масонская коллекция. В 30-х годах более половины богатейшей коллекции по Востоку, в том числе почти все изделия из драгоценных металлов, ушли в Московский музей восточных культур. После Великой Отечественной войны распоряжением Наркомата просвещения большая часть археологической коллекции по древнему Риму и Греции передана в Херсон и Керчь для восстановления музеев, разрушенных немецкими оккупантами. Все эти акты не только являются большим неуважением к памяти Д. Г. Бурылина, о чем, впрочем, власти вряд ли задумывались, но стали ударом по музейному делу в провинции. Ценнейшие предметы ушли в запасники столичных музеев, вместо того, чтобы стать достоянием жителей российской глубинки.
Даже праху Бурылина не было покоя. В 60-х годах стало известно, что Благовещенская церковь и кладбище, где был захоронен Д. Г. Бурылин, подлежат ликвидации, чтобы освободить место для пристройки к авторемонтному заводу. Его дочери К. Д. Пебалк и С. Д. Кузьмина просили перезахоронение провести при Успенской церкви, которую Дмитрий Геннадьевич сохранил от разрушения в 1904 году, но не получили такого разрешения. Перезахоронение проходило 28 августа 1969 года на кладбище «Балино». Все заботы взял на себя областной краеведческий музей. Дочерей Бурылина в тот день в Иванове не было. С. Д. Кузьмина не дожила до этого события, а К. Д. Пебалк не могла приехать по состоянию здоровья. От близких родственников был только зять Бурылина – Дмитрий Несторович Кузьмин, который внес на перезахоронение необходимые средства. Памятник и ограда на могиле сооружены за счет средств его детей. Музею на эти цели власти денег не выделили.
Потребовались десятилетия, чтобы власти и общественность города, наконец, осознали уникальность собранных Бурылиным коллекций. Сняли драпировку с памятной доски в вестибюле построенного им для музея здания. Государственному объединению историко-краеведческих музеев присвоили имя Дмитрия Геннадьевича Бурылина.
Дмитрий Геннадьевич Бурылин - фабрикант, меценат и коллекционер из Иваново-Вознесенска